Одиночество - извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нём лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда. (с)
Ремарк Э. М
***
началоТишину разрезало хриплое карканье ворон и тут же потонуло в вязком киселе тумана. Вырисовывавшиеся смутными очертаниями кресты и скульптуры служили единственным напоминанием о первоначальном значении этого места. Старое заброшенное кладбище, покрытое, точно последним нарядом, опавшими листьями. Оно больше не принимало в свои объятья новых мертвецов. Хозяева этой земли догнивали, никому не нужные и не известные. Интересно, как они ко всему этому относятся? Смирились ли со своим забвеньем? Или сердятся? Я бы рассердился. Я двигаюсь, а всё окружающее меня неподвижно. Застывший воздух, застывший туман, застывшие фигуры птиц. Словно кто-то остановил кадр из фильма. Холод заставил меня поднять ворот. Скорее бы дойти до старика. Воистину только сумасшедший может жить в таком месте или фанатик… что в принципе одно и то же.
Дорожка, выложенная растрескавшимся камнем, вывела меня к одноэтажной постройке. Здание вполне соответствовала месту, такое же старое и насквозь пропахшее смертями. Бывшая контора гробовщика. Похоже, он переделал её под жилой дом. Во дворе залаяла собака.
— Добрый день, мистер Кремер, я Уильям Блекстон, из Лондонской ритуальной конторы. Надеюсь, вы получили письмо от моего работодателя?
Равнодушный взгляд выцветших глаз. Старик изучал меня, в то время как я изучал его. 75-и летний немец и гробовщик со стажем собственной персоной. Говорят, он делал весьма неплохие гробы. Интересно, он не забыл сделать для себя?
— Проходите, я знаю, зачем вы пришли.
Шагнув в дом, я почувствовал запах застывшего времени.
— Присаживаетесь. Вы, наверное, замёрзли, с утра здесь довольно прохладно. Я принесу чай.
Немногословность, типичная педантичность немца. Его хриплый голос напомнил мне о воронах. Пока старик готовил чай, я оглядывал комнату. Помещение наполнял незримый туман. Ходики в углу отсчитывали время ровным перестуком. Пространство обволакивала ватная тишина. Словно, наполнив воздух, спрессовалось само время, оставив лишь метроном часов. Пустота. Меня не покидало ощущение некой пустоты. Книжные полки, стол, два стула, кровать. Похоже, гробовщик привык к минимализму. Идеальный порядок царил везде. Идеально расставленные книги, идеально развешанная одежда, идеально уложенная постель. Всё безупречно. Всё расставлено в своей грубой совершенности. Время остановилось.
Звякнули стаканы, звуки вернулись. Старик уселся напротив, раскурил трубку. Табачный дым в своих тонких изгибах поднимался от губ к потолку, медленно растворяясь. Я бросил взгляд на его узловатые пальцы, ссохшиеся старые руки. Лицо и руки в первую очередь выдают человека, и если уметь смотреть, можно увидеть его жизнь. Глаза старика - бесцветные, спокойно-равнодушные, изучающие. Интересно, а какого цвета у него душа? Сахар медленно опускался на дно стакана. Я первый нарушил молчание.
—Благодарю за чай, Мистер Кремер. Погода нас теплом не балует, а ведь только начало осени. Я вижу, вы живёте один, - старик кивнул в подтверждении моих слов. – Возьму на себя смелость задать вопрос… Скажите, вам нравится здесь? Похоже, редко кто посещает эти места. Дорога в ужасном состоянии и везде чувствуется привкус запустения.
Гробовщик скользнул по мне взглядом.
—Нравится…, - казалось он смаковал это слово, перекатывая его на языке. – Это место мне по вкусу… Здесь похоронена вечность, даже вы это почувствовали. Я думаю, вы заметили по дороге в мой дом, что здесь много птиц. Птиц в оперении, похожим на траур, неподвижно сидящих на голых деревьях. В своих когтях и клювах они принесли сюда кусочки вечности и теперь сторожат её, ведь жизнь ворона – терпеливое ожидание чей-либо смерти.Хриплый голос мистера Кремера завораживал меня. Странные слова лишь подтверждали его безрассудность. Но в этом безумии была своя предельная ясность. Мне стало интересно. Я подумал, что этот человек может много рассказать, если захочет.
—Вы правы. Птиц здесь немало, и, должен признать, они придают этому месту довольно занятный вид. Но неужели вам не скучно?
—Скучно? – приподнятая бровь, видимо, демонстрировала высшую степень его удивления. – Скучать можно только где-то и с кем-то. Там мы сочиняем себе трагедию. Там мы придумываем себе врагов, плетём интриги, сплетничаем. Но здесь не может быть скучно, потому что здесь ты остаёшься с самым занимательным собеседником на свете. С самим собой. В одиночестве каждый видит то, что он есть на самом деле. И если вам нечего сказать самому себе – это говорит о вашей пустоте, а не о скуке. Я один уже 40 лет и поверьте - это самые лучшие годы моей жизни.
Гробовщик неторопливо раскуривал трубку. Во всех его движениях сквозил некий ритм, словно механизм, отточенный годами. Похоже, моё присутствие не тяготило его, старик был как раз в том возрасте, когда острая потребность передать свои накопленные знания пересиливает желание уединения. К сожалению, есть только два вида людей, которым действительно есть что сказать – те, кто знает о жизни решительно всё и те, кто ничего о ней не знает абсолютно.
— Уметь выносить одиночество и получать от него удовольствие – великий дар. В ваших словах есть доля истины, мистер Кремер. Люди, безусловно, склонны к желанию безопасно пострадать, – я улыбнулся и отсалютовал ему стаканом. – Но в любом случае это проявление способности к сочувствию, а способности без потребности не бывает. Способность всегда предполагает вероятность своего применения. Просто люди не хотят реальных событий в своей жизни, которые могут доставить им беспокойство. Отсюда и такая любовь к вымыслу. Нам почти всегда скучно с теми, кому скучно с нами… 40 лет большой срок, разве вы никогда не жалели о том, что лишаете себя общения?
— Человек одинок изначально, ведь он живёт лишь ради себя. Перед каждым стоит своя, только своя задача, и каждый должен сам ее решить, – старик поддался вперёд. – Мистер Блекстон, любая дружба преследует личные цели. Людям необходимо чтобы рядом был кто-то, кто ниже их – чтобы почувствовать своё превосходство. А всё потому, что нам хочется показать другим, какие мы на самом деле хорошие, красивые, щедрые, забавные и умные. Нас объединяет это пристрастие. Мы наркоманы, сидящие на опиуме тщеславия и умирающие духовно от его передозировки. Все это сводит нас с ума. Друзей заводят для удовольствия или как таблетку от одиночества, но без всего этого вполне можно обходится.
Интересно, действительно интересно. Всё-таки я не ошибся в своём первом впечатлении. Ему в любом случае есть что сказать.
— Но в этом мире не получается остаться совсем одному, – помедлив, я продолжил. – У каждого в жизни есть кто-то, кто никогда тебя не отпустит и кто-то, кого никогда не отпустишь ты. Всегда есть то, что связывает одного человека с другими. Вероятно, это эмоции, получаемые нами при общении. Положительные или отрицательные, но они побуждают нас к действию. Я живу, пока я в движении. Я ощущаю - значит, я живу. Зачастую эмоции важнее реальности. Но человек по своей природе артист, ему крайне необходимы как зрители, так и критики. Без этих двух составляющих теряется смысл его действий.—Вы точно подметили, находясь в окружение людей, мы начинаем играть. Мы примериваем роли и обижаемся, если нашу игру не оценили по достоинству или предпочли другого актёра. Любое наше действие претендует на исключительность, важность и незаменимость. Что бы человек ни делал - он всегда хотел быть значительным. Он хочет уважать себя, но ещё больше - уважение других. Но вы когда-нибудь думали о настоящей свободе? Не только свободе от мнений других о себе, – старик пустил ровное колечко дыма. – О свободе от мнения самого себя о себе?А он был в чём-то прав. Есть такая история про Париж и людей, умиравших от голода во время войны. Они все сидели вокруг стола, и в тишине кто-то сказал: «Ангел пролетает», а кто-то другой сказал: «Давайте его съедим». Всё дело в оценке происходящего. Для кого-то ты прекрасен, а для кого-то — всего лишь еда.
— Боюсь абсолютной свободы, как и абсолютной зависимости не существует, мистер Кремер. И то и другое подразумевает абсолютное всемогущество, но оно не достижимо, - я аккуратно размешивал сахар. – В обществе человека ограничивают законы и общественное мнение, а внутри самого себя – убеждения и принципы. Но даже если допустить свободу выбора, то в каждом нашем предпочтении всегда присутствует влияние желания собственной значительности. Мы всегда выбираем то, что служит к нашему самоутверждению.Я не знал ничего о его прошлом, о причинах его выбора остаться здесь, но знал, что фактор желания работал неизменно. Гробовщику нравилось это место, но нравилось лишь потому, что только здесь он наиболее полно выражал свою суть.
— Человек всегда остается один, если вздумает стать человеком, - произнёс старик, скорее себе, чем мне. – Познавать себя можно только в одиночестве. У него очень тихий голос, но оно болтливо. Он провожал взглядом завитки табачного дыма. Мне казалось, что вся философия мира заключается в этой трубке. Он раскуривал её, она давала ему удовольствие, но также быстро кончалась и приносила вред здоровью. Всё правильно, всё как в жизни.
дальше необязательно—Знаете, почему так много людей не любит осень? – гробовщик поднял на меня свои бесцветные глаза. – Потому что эта опавшая меланхолия, эта забытая песнь о вечном увядании. Она напоминает человеку о том, что всё имеет свой конец. От этого невозможно убежать. Как ветер срывает с ветвей листья и уносит их вдаль, так смерть вырывает из нашей жизни близких нам людей. И настанет день, когда она придёт за нами. Я – гробовщик, и на своём веку перевидал много смертей. Богатые и бедные, красивые и неприглядные, молодые и старые. Их хоронят по-разному, но гниют они совершенно одинаково. Могила – вот то последнее слово, которым заканчивается книга.
Изумительно. Старость приходит вместе с мудростью, но иногда старость приходит одна. Похоже, в нашем случае первый вариант. Старые безумцы безумнее молодых.
— Мистер Кремер, но ведь мы заведомо рождаемся со страхом смерти, именно этот страх заставляет нас действовать. Это естественно.
— И всё-таки этот страх преодолим. Когда видишь столько умерших тел, то свыкаешься с мыслью о собственной смерти. Три вещи неизвестны человеку: когда он умрёт, где он умрет, и какая участь его ожидает за гробом. Memento mori. Завтра никогда не наступает, длится вечное сегодня. Не будущее замкнется смертью, а длящееся настоящее. Не завтра будет смерть, а когда-нибудь сегодня, - старик положил затухшую трубку на стол. – Но хватит об этом, сейчас я вам вынесу то, зачем вы приехали. Вот книга учёта смертей за 1902 г. Не знаю, поможет ли она вам, но за верность записей ручаюсь. Я сам их вёл.
Он явно давал понять, что разговор окончен. Я взял толстую пыльную тетрадь. О ком бы человек ни говорил, он всегда говорит о себе. Похоже, гробовщик нуждался в исповеди.
— Благодарю вас за беседу, мистер Кремер, - я пожал крепкую руку старика. – И от лица компании благодарствую за оказанную помощь. Всего хорошего.
Я снова шёл по кладбищу, провождаемый внимательно-безразличными взглядами воронов. Меня не покидал вопрос – кто же был гробовщик, знал ли он о жизни всё или абсолютно ничего? Усмехнувшись своим мыслям, я вышел за ограду.(с)